Это было обычное утро. Солнце только начало подниматься, купаясь в собственных лучах и умывая всё своим светом. Тучки, поцелованные светилом, сначала стыдливо порозовели, а затем засветились желтым.  Город сбрасывал с себя покрывало, потягивался и, лениво двигаясь, начинал работать. Люди торопились по делам, гремели сковородками и чайниками, шуршали бумажными пакетами, тихо шаркали ногами по паркету, слушали утренние выпуски новостей, пытались взбодриться кофием или контрастным душем.  Где-то тихо пело радио. Это была одна из тех радиостанций, что крутят постоянно классику. И вот сейчас в открытое окно врывались звуки «Утреннего настроения» Э. Грига.
   Это было обычное утро. Но не для всех...
   В доме №... по узкой улочке Страда-Сфории в Румынии происходило нечто странное, из ряда вон выходящее и не укладывающееся в голове.
   Кровать тихо поскрипывала. Её железная сетка то и дело прогибалась под двумя телами. Слышались тихие стоны на разный манер, разными голосами и на разных диалектах, но не было ни малейшего сомнения в том, что эти звуки были вызваны истинным наслаждением.
    Египтянин прогибался в пояснице, руки его крепко сжимали заржавленные железные перила кровати. С губ срывались стоны вперемешку со словами на арабском, греческом, латинском, коптском и на других черт знает когда забытых языках.
    - Ты - Бог... - тихое мычание.
    Он вспотел. Колечки волос слиплись и в беспорядке легли на лоб, покрытый испариной. Ресницы дрожали. На лице Птолемея, казалось, отразилось всё мировое удовлетворение. Каждая ложка его сущности вопила о продолжении действия.
     Хотя джиннам не пристало предаваться чувственным наслаждениям, этот же наоборот самозабвенно пользовался моментом близости с Тэйном. Под умелыми пальцами человека сущность подрагивала, а Птолемей извивался, как уж на сковородке. Кровать так тряслась и скрипела, что по обе стороны от нее летела пыль из матраса. Птолемеус Александрийский лежал ничком, утыкаясь носом в подушку и пытался сдерживать себя, чтоб не превратиться во что-нибудь другое.
  «Быть человеком, черт побери, таааак круто. Тааак в кайф!» - подумал Птолемей, но вслух не сказал. Хотя его с головой выдавали телодвижения и интонации. Это было новое ощущение, и всё тело джинна стремилось ему навстречу. Перед глазами стоял туман. Птолемей ничего не видел, отдаваясь чувству, полностью погружаясь в ощущение столь тесного контакта.
   Теплые руки Тэйна, казалось, не знали усталости и работали с той же интенсивностью, что и в самом начале. Они были хорошо смазаны маслом, стоящим рядом с кроватью. Из бутылочки исходил прекрасный аромат. Движения были точными, приносящими огромное наслаждение. Так хорошо Птолемею не было с тех пор, как он попал в этот мир.
   Наконец движения Тэйна довели джинна до той грани, за которой кончается реальность. Высвободилась сила иллюзорности. Вся комната окрасилась в красный цвет, воздух вибрировал, всё вокруг пошло разноцветными вспышками. Вспышки превратились в синих птиц с огромными красивыми хвостами. Они проносились над потолком, садились на зеленые лианы, терлись друг о друга и тихо протяжно пели. Красный свет сменился желтым, птицы исчезли.
   Птолемеус тихо выдохнул. Из его рта вырвался порыв воздуха, сметавший все на своем пути.
   Голубая вспышка.
   Всё погрузилось во мрак.
   Птолемей тихо вдохнул, сильнее вжался в кровать и откинул голову назад. Его темные серые глаза встретились с глазами слепца. Губы растянулись в улыбке:
- Ну ты мастер... Не знаю, кто бы еще сделал такой массаж ступней.